В доме Мурузи на Литейном проспекте, 24, открыли музей Иосифа Бродского. Он занимает большую часть пространства бывшей коммунальной квартиры, в которой жил поэт, а также еще одну соседнюю квартиру, сообщает интернет издание The Village.
Подготовка к открытию музея, включающего в себя «Полторы комнаты», заняла 20 лет. Большую часть этого времени создатели проекта — Фонд музея Иосифа Бродского во главе с другом поэта Михаилом Мильчиком, предприниматель Максим Левченко и историк Павел Котляр — занимались выкупом комнат в бывшей коммунальной квартире и разрабатывали концепцию, которая бы позволила создать полноценную экспозицию.
Кроме того, создатели проекта пытались договориться с соседями, часть которых до сих пор протестует против открытия музея. «У нас ходят постоянно толпы людей. Это грохот, это постоянные туда-сюда движения. В нашей парадной куча стариков и 12 маленьких детей. Это использование общего имущества без нашего согласия», — цитирует «Фонтанка» слова одной из соседок. По словам главы совета дома Мурузи Ксении Яковлевой, главное требование жильцов — «все должно быть по закону. Без нарушения федерального законодательства, жилищных прав, пожарных, санитарных норм, требований Роспотребнадзора».
В итоге к пространству коммуналки, где жила семья Бродского, добавилась соседняя квартира площадью около 200 квадратных метров. Музей условно разделили на две части: мемориальную и образовательную.
Дизайном проекта занимался однофамилец поэта, московский архитектор и художник Александр Бродский. В квартире расчистили до дранки стены, частично отреставрировали, частично законсервировали сохранившиеся архитектурные детали, а также создали несколько инсталляций. Например, в одной из руинированных комнат установили штативы с прикрепленными к ним отрывками из эссе «Полторы комнаты», а в другой на стене показывают видеопроекции с архивными кадрами.
«Моя половина соединялась с их комнатой двумя большими, почти достигавшими потолка арками, которые я постоянно пытался заполнить разнообразными сочетаниями книжных полок и чемоданов, чтобы отделить себя от родителей, обрести некую степень уединения. Можно говорить лишь о некой степени, ибо высота и ширина тех двух арок плюс сарацинские очертания их верхних краев исключали любые помыслы о полном успехе. За вычетом, конечно, возможности заложить их кирпичной кладкой или зашить досками, что было противозаконно, так как свелось бы ко владению двумя комнатами вместо полутора, на которые мы по ордеру имели право. Помимо довольно частых проверок, производимых нашим управдомом, соседи, в каких бы милейших отношениях мы с ними ни находились, донесли бы на нас куда следует в ту же секунду. Следовало изобрести полумеру, и как раз на этом я сосредоточился начиная с пятнадцати лет. Испробовал всевозможные умопомрачительные приспособления и одно время даже помышлял о сооружении четырехметровой высоты аквариума с дверью посередине, которая соединяла бы мою половину с их комнатой. Надо ли объяснять, что такой архитектурный подвиг был мне не по зубам. Итак, решением оказалось приумножение книжных полок с моей стороны, прибавление и уплотнение складок драпировки — с родительской. Нечего и говорить, что им не нравились ни решение, ни подоплека самого вопроса. Количество друзей и приятельниц, однако, возрастало не так быстро, как сумма книг; к тому же последние оставались при мне. У нас имелись два платяных шкафа с зеркалами на дверцах в полную величину, ничем другим не примечательных, но довольно высоких и уладивших полдела. По их сторонам и над ними я смастерил полки, оставив узкий проход, по которому родители могли протиснуться на мою половину и обратно. Отец недолюбливал сооружение в особенности потому, что в дальнем конце моей половины он сам отгородил темный угол, куда отправлялся проявлять и печатать фотографии и откуда поступала немалая часть наших средств к существованию. В том конце моей половины была дверь. Когда отец не работал в темном закутке, я входил и выходил, пользуясь ею «Чтобы не беспокоить вас», — говорил я родителям, но в действительности с целью избежать их наблюдения и необходимости знакомить с ними моих гостей и наоборот. Для затемнения подоплеки этих визитов я держал электропроигрыватель и родители постепенно прониклись ненавистью к И. С. Баху. Еще позднее, когда и количество книг, и потребность в уединении драматически возросли, я дополнительно разгородил свою половину посредством перестановки тех двух шкафов таким образом, чтобы они отделяли мою кровать и письменный стол от темного закутка. Между ними я втиснул третий, который бездействовал в коридоре. Отодрал у него заднюю стенку, оставив дверцу нетронутой. В результате чего гостю приходилось попадать в мой Lebensraum, минуя две двери и одну занавеску. Первой дверью была та, что вела в коридор; затем вы оказывались в отцовском закутке и отодвигали занавеску; оставалось открыть дверцу бывшего платяного шкафа. На шкафы я сложил все имевшиеся у нас чемоданы. Их было много; и все же они не доходили до потолка. Суммарный результат походил на баррикаду; за ней, однако, Гаврош чувствовал себя в безопасности, и некая Марина могла обнажить не только бюст».
фрагмент из эссе Иосифа Бродского «Полторы комнаты»
